Ко Дню Победы Адрес на обороте
Был полдень. Стояла жара. В небе, выжженном августовским солнцем почти до желтизны, безмятежно парил коршун. Ему хорошо были видны наши фигурки у купы березок на лугу за околицей украинской деревушки Марушовка. Предки этого коршуна веками точно так же чертили небо, равнодушно взирая на судьбы людей, чьи истории разворачивались перед ними. Одна из них заставила нас оказаться здесь.
Александр Плис с сестрой у братской могилы в селе Марушовка
Они жили в маленьком селе под Житомиром в беленой хате с соломенной крышей, на которой семейство аистов выстроило гнездо. В 1941-м году Алексей и Алена, мои дедушка и бабушка, были молоды. Родных, кроме пятилетней дочки, моей будущей мамы, у них практически не осталось. Все погибли во время страшного голода 1933 года, выкосившего подчистую множество украинских деревень. Жизнь в колхозе была тяжелой: денег не платили, селяне получали за свою работу «трудодни». Все, кто мог, бежали из деревень, однако сделать это было очень непросто. Колхозники были лишены паспортов и не могли уехать в город.
В начале лета 1941 года моему деду, умелому плотнику, удалось устроиться в строительную контору Житомирского военного гарнизона. Не хватало рабочих рук, и, вопреки правилам, они взяли на работу молодого мужчину из деревни. Ему была выдана соответствующая справка, на основании которой дедушка с бабушкой могли получить паспорта и перебраться в город. Перед ними открывалась новая жизнь. Все изменила война.
Справка с адресом на обороте, с которой начались поиски
Алексея призвали в армию сутки спустя, и громыхающая полуторка увезла его и других новобранцев на сборный пункт. Через несколько дней, собрав в узелок хлеб, несколько вареных картофелин и бутыль молока, туда пешком отправилась Аленка. Привычная к ходьбе, она быстро прошагала семь километров до окраины Житомира.
Справка с адресом на обороте, с которой начались поиски - вид сзади
За пахнущими смолой и наспех вбитыми в степную землю столбами, обмотанными колючей проволокой, под жарким солнцем стояли и сидели на земле одетые кто во что горазд хмурые мужчины всех возрастов. Женщины толпились снаружи под равнодушными взглядами часовых, выкрикивали имена сыновей и мужей, торопливо передавали сквозь ограду узелки с вещами и едой и, едва успев перекинуться несколькими словами, плачущие, отходили в сторону, чтобы уступить место другим.
Аленка принялась звать мужа. Он пробился к ней, хмурый, осунувшийся и небритый, в той же одежде, в которой ушел из дому несколько дней назад. Поговорить не удалось, Аленка лишь сунула ему узелок, как ее оттеснили от ограды. Леша только успел крикнуть, чтобы поцеловала Любу. Они цеплялись взглядом друг за друга до последнего, пока толпа окончательно не разделила их. В тот день Аленка видела мужа в последний раз в жизни.
Через месяц в охваченном эвакуационной лихорадкой Житомире, куда Аленка за десять километров все еще носила молоко на продажу, ее окликнул пожилой бухгалтер из строительной конторы, где так недолго проработал ее муж. Неловко пряча глаза, он рассказал, что к ним на днях заходил молодой парень, приехавший из-под Новоград-Волынска, искал родных Алексея и передал записку с адресом, который бухгалтер прочитал вслух: «Новоград-Волынского района деревня Мурашовка спросить Беловус Артемий Парфилович».
Дрожащей рукой взяла Аленка свернутый вчетверо листок бумаги и тотчас узнала в нем ту самую справку, которую в начале июня радостно показывал ей Леша. Несмотря на то, что она уже давно приняла мысль о потере мужа, по тихому голосу Шлюева, по тому, как блеснули глаза старика за стеклами очков, как виновато-суетливо сунул он ей в руки записку, она осознала вдруг страшную потерю.
На воющую от горя молодую женщину в деревенской одежде с головой, покрытой белым платком, никто на улице не обратил внимания. В нескольких километрах от города гремела канонада. Вскоре немцы заняли Житомир, и в селе, где жили Аленка с Любой, остановилась их воинская часть.
О судьбе Леши она так никогда ничего не узнала. Из тех, кто ушел с ним в июне на фронт, обратно никто не вернулся. Лишь в конце войны получила Аленка извещение о том, что ее муж пропал без вести в апреле 1944 года. Ничего не объяснила ей эта бумага, ведь женщина твердо знала, что Леша нашел бы способ дать знать о себе, если бы был жив все эти три года войны.
Эту историю о моем дедушке Алексее Михайловиче Бирученко, пропавшем без вести во время войны, мне в детстве рассказывала моя бабушка Лена. Жутко было слушать, как она, привычно утирая платочком морщинистые глаза, говорила о тех годах, о чудовищном голоде, жутких смертях и невероятных лишениях, сквозь череду которых проходили их с мамой жизни. Трагические по современным понятиям события в бабушкиных историях представали обыденными, как поход в магазин, и начисто были лишены привычного по фильмам героического пафоса.
Где-то в другой реальности говорились громкие слова, вручались ордена и медали и совершались бессмертные подвиги. Менялась власть, крестьяне же веками жили на этой плодородной земле. Когда приходила пора, мужчины молча отправлялись на войну и там погибали, а их овдовевшие жены плакали по ним, прижимая к груди осиротевших детей. Так было и будет из века в век.
После смерти бабушки среди ее немногочисленных документов нашли мы с сестрой ту самую справку из строительной конторы и официальное извещение, где говорилось: «Ваш муж, красноармеец Бирюченко Алексей Дмитриевич… находясь на фронте, пропал без вести в апреле месяце 1944 года».
Тайна, связанная с исчезновением деда, не давала нам с сестрой покоя. Если он пропал в 1944-м, то где и как? Почему ничего неизвестно о том, где он служил с 1941-го по 1944-й? Почему так уверена была бабушка, что ее муж погиб в начале войны? Как связан с этими событиями человек по имени Артемий Парфилович Беловус, адрес которого был записан на обороте справки? Откуда у него документ моего деда? Но ведь прошло 70 лет со времени тех событий, и их участников наверняка давно уже нет на свете. Мы начали задавать вопросы и получать ответы.
Мы узнали, что извещение – это стандартная отписка военкомата. Новоград-Волынский освободили 3 января 1944 года и, по заведенной в то время практике, спустя три месяца дедушка был признан без вести пропавшим, о чем и свидетельствовала выданная справка. Выяснилось, что в селе Марушовка под Новоград-Волынским есть братская могила советских воинов, погибших в июле 1941 года. В ней, по данным архивов, покоятся останки бойцов гарнизона ДОТа № 431 – пулеметного полукапонира, входящего в состав «Линии Сталина». Передовые части вермахта прорвали «Линию Сталина» 7-8 июля 1941 года. Гарнизон ДОТа № 431 оказался под угрозой окружения и отступил. В районе села Марушовка укрывшийся в одном из домов личный состав был обстрелян прорвавшимися немцами. Все солдаты погибли. После боя местные жители захоронили их тут же, а позже поставили памятник. Однако фамилии моего деда на нем не было.
Они прошли около пяти километров, вышли к околице какой-то деревеньки и залегли в тени небольшой группки берез за лугом. Посовещались. Самого молодого бойца решили отправить в село разузнать, нет ли немцев. Он неуклюже пополз к далеким хатам, почти тотчас исчезнув в выгоревшей траве. Вернулся бегом, тяжело топая сапогами, упал в тень деревьев и, шумно дыша, сказал, что немцев в селе не видно, а жители попрятались по домам.
Бойцы поднялись и, поддерживая друг друга, тяжело побежали по лугу по направлению к хатам, приминая высокую траву. Раскаленные винтовки били по потным гимнастеркам. Оглушительно, словно ведя свою собственную невидимую войну, стрекотали кузнечики. В небе самолетом-разведчиком равнодушно парил коршун. Десять человеческих фигурок под ослепительным небом, пригибаясь, по одному, по двое, как могли, быстро пересекли пугающе открытое пространство. Растрескавшиеся рты жадно глотали знойный воздух.
Немцы на мотоциклах, вздымая пыль, вывернули из-за поворота пустой деревенской улицы в тот самый момент, когда бойцы, задыхаясь, упали в тени грецкого ореха рядом с колодцем…
Село Марушовка оказалось совсем маленьким: одна улица, вдоль которой в тени садов белеют хаты. На пыльной машине я, моя сестра Лена и ее муж Борис медленно проезжаем по селу. Местная жительница, встреченная нами у колодца-журавля, застывшего в тени огромного грецкого ореха, показывает нам двор, где живет девяностодвухлетний старик. Появляется надежда на то, что он что-то знает.
Захожу через скрипучую калитку во двор. В глубине сада виднеется беленая хата. Направляюсь туда, навстречу мне выходит женщина лет тридцати пяти: «Да, дедушка здесь, сейчас позову».
Он появляется из прохладного полумрака, слегка щурясь на солнце. Видно, что дедушка очень старый, но говорит бодро. Он знал Артемия Беловуса, которого уже давно нет в живых. Беловус был свидетелем гибели в 1941 году группы красноармейцев на окраине села, о чем часто рассказывал после войны. Бойцы засели в пустой хате, но немцы, окружив ее, расстреляли хату из пулемета. Когда они ушли, жители вытащили тела, и выяснилось, что один солдат жив. Шестерых погибших уцелевший красноармеец знал и перед тем, как уйти на восток, записал их имена (сейчас они выбиты на памятнике). Фамилии троих остались неизвестны, но Артемий Беловус рассказывал, что в кармане у одного из них нашел справку и пытался связаться с родными погибшего, чтобы все им сообщить. Ему это не удалось. По рассказу я понимаю, что этим человеком был мой дед.
Старик показывает, где находится братская могила. Это совсем недалеко – в ста метрах. Там на широком залитом солнцем лугу виднеются несколько деревьев, а рядом та самая хата. Вокруг ни души. Мы втроем идем туда, приминая высокую траву. Старик и его внучка молча смотрят нам вслед. В тени берез за недавно покрашенной оградкой стоит каменная плита с красной звездой. На ней – шесть фамилий, а под ними лаконичная строчка: «Три неизвестных солдата». Я рву полевые цветы, сестра горстями сыпет в пакет сухие комки шуршащей бурой земли с могильного холмика. Слезы подступают к глазам. Боря стоит в стороне и смотрит на нас.
Высоко в горячем небе медленно кружит черной точкой коршун, равнодушно глядя на раскаленную землю. Полдень. Стоит жара.